Превратности любви

Трясясь от страха, девчонки выбрались из кустов, и пошли осторожно, крадучись, у черному ходу Ортханка.
-Эх, зараза! Ну что за невезение!
Потом Ухыр застыла как кролик перед удавом, хлопая глазами и зеленея.
-Ну ни фига себе! Вот теперь меня точно – убьют!
Прямо перед ними, на черной, как антрацит, гладкой стене, было написано невиданно крупными буквами по-орочьи:
«УХЫР, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!»
И не просто так написано, а ослепительно-белой краской, не заметить которую невозможно.
-Гахыр!!!! Ты труп!!!!!
-А при чем тут я? – невинно возмутился парень армейского вида, - Я вообще это в первый раз вижу!
Ух по-собачьи тряхнула головой.
-А если не ты, то кто же?! – продолжала наезжать разгневанная орка, а потом призадумалась, - Вот разве что Шарот…. Или Харук…или Гушнак…или…. А энт их знает! В лбом случае – хана! Если ректор заметит….


Надеяться на то, что ректор не заметит, было, по меньшей мере, смешно.

-Ухыр Дамврыл в кабинет к ректору, быстро! – перепугано шепнула ей на ухо пробегающая мимо орчанка.
Сердце Ух опустилось ниже некуда.
-Что случилось? – едва шевеля губами, пролепетала она.
-Не знаю. Но таким злобным мы его еще не видели!


-Ну всё, вот теперь мне точно полный Гилтониэль! Отчислят к Шелобовой матери!!! Чует моё сердце!
-Да не расстраивайся так, Ух! Ну хочешь, мы с тобой пойдем? В подземке нас точно никто не видел, зуб даю – а надпись эту ведь урод какой-то намалевал, а не ты! Ты-то совсем ни при чём!
-Ах, если бы так! Только всё равно чую – отчислят!

Отворив высоченную дверь с огромным трудом, Ухыр, немея от страха, вошла в круглый просторный кабинет Сарумана и замерла у самого порога. Шеккли и Гахыр, в качестве группы поддержки, ввалились следом за ней.
-Посторонние – вон! – леденящим душу голосом приказал волшебник.
Те пулей вылетели прочь, и дверь за их спинами закрылась беззвучно.
-Что это за художества? – вопрошал холодный голос ректора, заставляя сердце застыть где-то на уровне пяток. Когда он говорил таким голосом, это означало одно – он в бешенстве. Если что – развоплотит и не заметит.
-Я….- вымолвила Ухыр из последних сил, - Я не знаю…я…сама только увидела…
-Как, интересно, ты могла «только что увидеть», если я всем приказал сидеть под землёй и не высовываться?! – спросил Саруман почти мягко.
-Но…вы же сами сказали…
-Молчи. Если не хочешь сегодня же отправиться пешком в Кирит-Унгол, немедленно пойдешь и вычистишь эту стену до блеска, чтоб ни пятнышка не было!
-Но…
-У тебя есть возражения?
-Нет…но…. Конечно же, я сейчас же туда пойду, господин ректор!
-Стой! – Саруман махнул рукой и сквозь зубы выругался на синдарине, - Куда ты собралась в таком виде?

Уже через минуту на заднем дворе Ортханка можно было наблюдать следующую живописную картину: Ухыр с тряпкой в руке, на стремянке, одетая в платье вроде тех, что носят роханские девушки, усиленно отчищала от стены качественную стойкую краску и шипящим шепотом материла всех на чем Арда стоит.


Шеккли и Гахыр спрятались в кустах и потихоньку пробрались к тому самому месту, где суровый ректорский приговор был приведен в исполнение.
-Ух! Ну как ты тут?

Она едва не свалилась со стремянки, ойкнула, вовремя ухватилась за торчащую ветку, помянула всуе всех Валар и чью-то безвестную родню – а потом догадалась поглядеть на кусты.
-Шек? Гах? Тьфу ты, зараза, вы-то что здесь делаете?
-Ничего. Мы вроде помочь пришли.
-Ректор запретил, - уныло вздохнула Ухыр, - Сказал – и от одной-то орки шума больше, чем от всей эльфийской армии, а с помощниками – и вовсе!
-А что это за наряд на тебе?
-Маскировка, энта ему поперёк дороги! В орочьем я бы слишком внимание привлекала! А так надо мной весь универ уже ржет! Нет, встречу этого героя-любовника – удушу собственными руками.
-Наверняка – в объятиях, - решил съязвить Гахыр, за что метко получил тряпкой в глаз.

Шеккли и самой в голову приходили только дурацкие шутки. Возмущенная, растрёпанная, раскрасневшаяся от усилий Ухыр в изящном девичьем платье, годящемся для красавицы, прядущей у окна в ожидании возлюбленного – очень забавное зрелище!

Но ей об этом лучше не говорить.

-А почему тебя-то работать заставили? – не могли примириться с несправедливостью мира более удачливые друзья, - Ясно ведь, что не ты писала!
-А кого это…беспокоит?! Моё имя там – вот и всё! Разбираться с виновными и невиновными ректор сейчас не станет, он из-за этого Гендальфа зол как голодный дракон – хорошо еще, что не превратил в кучку пепла на месте! Если б надпись с другой стороны была – там, где видно, - точно бы в пепел развеял…. Или в армию отправил – а я даже не знаю, что хуже. Ну какая скотина нашла эту идиотскую краску, которая ни фига не стирается?!!!!!



Следующий день прошел тихо.

Неожиданно тихо. Ибо всех загнали вниз, переборки закрыли, огни потушили, мельницы остановили, а вслух запретили даже чихать.

Честно говоря, Шеккли никогда не верила, что такую огромную толпу орков можно где-нибудь спрятать. И никто в это не верил. Но в таких случаях, как показывает практика, лучше всего работает старый утопический принцип волюнтаризма: мол, если мы прикажем меллорнам расти в Харадской пустыне, они будут там расти и никуда не денутся! И хоббитская травка на дне Изена вместо водорослей вырастет. И три тысячи урук-хаев и урук-хаек будут вести себя тише, чем эльфийская дева в минуту большой скорби. Потому что в противном случае…. В общем, все всё понимают, не маленькие!

Ухыр оттерла надпись только к вечеру. За это время мимо нее дважды проходил Гендальф, и ничего не заметил. Даже не глянул. Мало ли крестьянских девок может быть у мага в услужении!

-Озвереть можно! Как только ему удалось всех засунуть в подполье так быстро! – всё еще восхищалась Ухыр, вернувшаяся со штрафных работ на закате и не видевшая процесса эвакуации универа. (Процесс, кстати, был интересный. Представьте себе сильно потревоженный улей, который разворошили при помощи метлы, лома и какой-то матери, а пчёлы – размером с приличную лошадь).

-А очень просто! – объяснила Шеккли, - Помнишь, как мы вечеринку разгоняли, когда ночью соседи-преподы материться пришли? «Все быстро в комнату!!! Закройтесь и сидите там! Вырубите свет!!! И выпивку, выпивку прячьте!!!!!!»

Кажется, за эту ночь универ впервые отоспался как положено – поскольку никто не рассказывал анекдотов, не зубрил спешно перед зачётом, не устраивал вечеринок и не орал за стеной. После отбоя жизнь за стенами Ортханка вымерла окончательно. Даже крысы не высовывали морд из своих нор, хотя их-то никто в эти норы не загонял.