Далеко-далеко на севере, где по ночам пляшут в небе яркогривые кони… далеко-далеко, за лесом и за горами, там, куда не ступал ни один из странников Средиземья, в глубокой пещере, под зелёной броней вечного льда спал старый дракон.

Был он так стар, что, наверное, смог бы припомнить те дни, когда самые древние из преданий были никому не ведомыми вестями. Был он так огромен и силен, что целое войско почудилось бы ему россыпью надоедливых муравьишек. Но только ни предания, ни людские короли и воинства уже давно не волновали его, дракон спал в своей пещере, полной сокровищ, спал и видел яркие сны, и совсем не знал, что творилось там, надо льдом и снегами.

И снилась ему серебряная драконица, прекраснейшее из существ, которых он видел на свете. Глаза её – зелёные, как горькой лед, тело – гибкое и юное, шипы на гребне – блестящие, как светлая сталь, и острые, словно кривые кинжалы. Она вилась над ущельем, и танцевала, маня его за собой, а лунный свет, плавясь на её крыльях, застывал невиданными узорами.

И, не помня о тяжести прошедших тысячелетий, дракон взмывал вслед за ней, ловил её тень, резвился, будто самый глупый и бестолковый птенец. Он ревел, заставляя сходить с ума горное эхо. Во сне он звал её по имени – но знал, что едва только проснется – тотчас его позабудет, и не сможет вымолвить, уже никогда.

И дракон не просыпался под черной горой. А люди, заселившие склоны, жили в своих домах, растили детей и внуков, и не ведали, с кем делят эту древнюю замёрзшую землю.

**

У дракона была серебристо-белая чешуя, неуязвимая для пламени и стрел, и когда он спал на грудах и россыпях серебра, смертному глазу показалось бы, что это – огромная статуя, драгоценное изваяние, которое неведомый скульптор спрятал в пещере. Крылья, украшенные на сгибе острыми серебряными когтями, застыли сложенными, много веков не зная полета в ледяном ночном небе.

Дракон помнил песни и битвы, танцы девушек, тонких, словно тростник, помнил, как звенят волшебные струны, и как смеется Король со звездными глазами. Но уже давным-давно его не радовали воспоминания, а радовал только сон о серебристой драконице, что парила высоко над его темным ущельем. И порой хотелось ему проснуться и выползти из-под ледяного склона, взглянуть – а вдруг она там, живая и свободная, танцует в свете луны? Но дракон хорошо помнил – её давно нет, она погибла еще совсем детенышем, так и не расправив серебряных крыльев. И он, огромный мудрый змей, оплакивал её в этих горах, ревел и опрокидывал скалы, сшибая их могучей грудью. Никто не видел, как страшный ледяной дракон горевал о своей погибшей возлюбленной. Никто не знал, что сталось с ним в те долгие века, что медленно и уныло поплелись над снегами потом.

Давно ушли и люди, и эльфы, и даже мудрые звери – все те, кто помнил старину так хорошо, как вчерашний день. Он один остался здесь, в стране вечного холода – потому что ждал её, сторожил древние горы, чтобы встретить её, указать ей путь, если она вернется. А ведь она обещала вернуться! И пусть он знал, что оттуда нет возвращения…. Она придет назад, как обещала – он верил. Она сама отыщет дорогу. Дракон никогда не собьется с пути через ночное звездное небо.

А она – право, она была драконом, даже в ту давнюю пору, когда никому не пришло в голову разглядеть за тонкими плечиками девы невидимые серебристые крылья. И если холодный ветер станет жестоко хлестать и опрокидывать в ледяную поземку – а он-то знал, как злы и могучи здешние ветра! – если её слабые крылья устанут в непривычно долгом полете, он дождется её, укроет в своей древней пещере, напоит своей кровью, чтобы огонь не погас в её маленьком сердце.

Старый дракон спал и видел сны, а над поседевшим склоном горы бесились зимние вьюги.

**

Она беспомощно моргнула, сбивая с век снежную пыль.
Склон обрывался пропастью, затянутой паутиной синеватого ледяного тумана. Маленькая драконица недоумённо осматривалась, будто не понимая, зачем холодные резные пушинки сыплются и сыплются на неё с неба. Она помнила, что совсем недавно пробила звонкую скорлупу яйца и выбралась во мрак тесной и теплой пещерки. Она потянулась за тоненькой струйкой света, невидимой человечьему глазу, и едва заметной драконьему. И свет вывел её под бархатное синее небо… уже начиналась ночь, луна медленно выплывала из-за хребта черных гор, матово-серебристая, как чешуя новорожденной драконочки, впервые учуявшей ветер.

Она разбежалась и рванулась с отвесного склона, первый полет в объятиях северной ночи продлился недолго: неумелые крылья не удержали, и она ткнулась носом в сугроб, возмущаясь и фыркая. Сначала из искристого снега торчал только тонкий серебряный хвостик… потом драконочка, подняв крыльями маленькую пургу, выбралась и принялась отряхиваться, увязая в снегу и стараясь взлететь.

Получилось не сразу – попробуй-ка оттолкнуться от рыхлого белого облака! Земля тянула вниз, крылья не желали слушаться, и в конце концов серебристая оказалась вниз головой над старым, высоченным строевым лесом. Луна, плывшая прямо над нею, смеялась, прячась за смутной прозрачно-шелковой дымкой, и так и хотелось погоняться за ней по просторному, стремительно почерневшему небу.

Драконочка свалилась в темный глубокий разлом на седой земле, крылья не дали разбиться – кое-как удалось замедлить падение, изо всех сил неловко молотя ими по воздуху, а потом – цепляясь крепкими коготками за торчащие из земли уступы и корни. Люди – если кому не спалось в эту ночь – верно, приняли её за упавшую звездочку. Они ведь, хоть и поселились тут в незапамятные времена, уже много поколений назад позабыли, как учатся лететь маленькие драконы. Потому что уже тысячи лет не рождались на этой земле птенцы древнего крылатого племени! И даже того, старого, позабыли – решив, верно, что он давно умер от дряхлости и от голода, или и вовсе – придумали его ради забавы сказители.

Но как он мог умереть, если все века, что прошли над ним, бесчисленные – для человеческого рода, да и для эльфьего – совсем ничто для первых драконов. Он был тут раньше, чем возвели все города Средиземья, и он будет здесь, когда последний из них рассыплется от старости в прах!

И неоткуда взяться было юным птенцам, ибо мать драконов давно погибла, и только несколько каменных яиц, защищенных волшебной скорлупой от холодов и от времени, покоились в гротах под лесом и горами. Но маленьким дракончикам не хватало сил пробиться сквозь собственную броню, в мире осталось слишком мало темного пламени, чтобы разбудить их и наполнить мощью их крылья.
Проснулась только серебряная драконочка, барахтавшаяся в снежном крутящемся ветре.

**

Наконец глубокая трещина закончилась каменистым дном – и узким лазом в непроглядную темноту. От любопытства драконочка сложила крылья и протиснулась в этот лаз, фыркнула, зажмурилась от посыпавшейся сверху каменной пыли. Внизу было тихо и тепло.

Драконочка выгнула шею, подозрительно принюхалась и совсем по-кошачьи потянулась, вытянув когтистые лапы вперед. Впрочем, кошек видеть ей еще не доводилось. Единственным живым существом, дотоле попавшимся ей на глаза, была горная орлица, парившая высоко в небе, и поглядевшая на неведомо откуда взявшееся драконье дитя презрительно и недоверчиво.

Наконец, проделав бесконечно долгий путь по темному подземному ходу, драконочка оказалась в пещере – настолько широкой и просторной, что не верилось, как это тяжеленная древняя гора еще не обрушилась, похоронив под собою этот странный зал с кривыми кряжистыми колоннами.

Что-то блеснуло далеко-далеко в глубине, ослепив глаза, успевшие привыкнуть к подгорному мраку.

Это спал на груде своих сокровищ старый дракон.

Она нерешительно подползла ближе, крадучись, приникая животом к самой земле. Крылья, онемевшие от бездействия и неудобной позы, неуклюже волочились, царапая камни.

Драконочка тронула когтем почти зеркальную чешую, прочнее которой нет ничего во всем Средиземье.

-Эй…?

Она хотела окликнуть спящего, но гортань еще не привыкла произносить ясные звуки, и вместо слова у неё вышло робкое звонкое тявканье.

Откуда она знала слова – кто же сумеет ей объяснить! Рядом ведь не было ни звездоокого короля, ни матери всех драконов, чтобы сказать неразумному дитятку: память древнейшей речи дается от рождения потомкам крылатого племени! Те, что рождались позже, в дремучих лесах и под горами, искаженные магией менявшегося мира, испорченные кровью тупых животных, с которыми смешался их древний род – уже не владели ни мудростью, ни силой, ни памятью. И только она, дитя Севера, появилась на свет такой, какой и положено быть настоящей драконице.

**

ДАЛЬШЕ